Неточные совпадения
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к
груди, как чудная игра света
перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Затем он долго говорил о восстании декабристов, назвав его «своеобразной трагической буффонадой», дело петрашевцев — «заговором болтунов по ремеслу», но раньше чем он успел
перейти к народникам, величественно вошла мать, в сиреневом платье, в кружевах, с длинной нитью жемчуга
на груди.
— Да, кузина, вы будете считать потерянною всякую минуту, прожитую, как вы жили и как живете теперь… Пропадет этот величавый, стройный вид, будете задумываться, забудете одеться в это несгибающееся платье… с досадой бросите массивный браслет, и крестик
на груди не будет лежать так правильно и покойно. Потом, когда преодолеете предков, тетушек,
перейдете Рубикон — тогда начнется жизнь… мимо вас будут мелькать дни, часы, ночи…
Антон Пафнутьич, призывая господа в свидетели в том, что красная шкатулка его была пуста, не лгал и не согрешал: красная шкатулка точно была пуста, деньги, некогда в ней хранимые,
перешли в кожаную суму, которую носил он
на груди под рубашкой.
Так как грудным детям приходится с молока
переходить прямо
на рыбу и китовый жир, то их отнимают от
груди поздно.
Шли домой. Матвей шагал впереди всех без картуза: он нёс
на груди икону, держа её обеими руками, и когда,
переходя дорогу, споткнулся, то услышал подавленный и как будто радостный крик Власьевны...
— Так отчего же, скажите, — возразил Бельтов, схватив ее руку и крепко ее сжимая, — отчего же, измученный, с душою, переполненною желанием исповеди, обнаружения, с душою, полной любви к женщине, я не имел силы прийти к ней и взять ее за руку, и смотреть в глаза, и говорить… и говорить… и склонить свою усталую голову
на ее
грудь… Отчего она не могла меня встретить теми словами, которые я видел
на ее устах, но которые никогда их не
переходили.
Как очевидно было, что
на этого стройного, гибкого отрока с светлым взором жизнь не клала ни одного ярма, что чувство страха не посещало этой
груди, что ложь не
переходила чрез эти уста, что он совсем не знал, что ожидает его с летами.
Евсей редко ощущал чувство жалости к людям, но теперь оно почему-то вдруг явилось. Вспотевший от волнения, он быстро, мелкими шагами перебежал
на другую сторону улицы, забежал вперёд, снова
перешёл улицу и встретил человека
грудь ко
груди. Перед ним мелькнуло тёмное, бородатое лицо с густыми бровями, рассеянная улыбка синих глаз. Человек что-то напевал или говорил сам себе, — его губы шевелились.
Когда мы за Нейхаузеном,
перешедши через мосток, очутились
на русской земле, я не мог совладать с закипевшим у меня в
груди восторгом; слез с лошади и бросился целовать родную землю…
— Во всяком случае, через год тебе будет меньше цена, — продолжал я с злорадством. — Ты и
перейдешь отсюда куда-нибудь ниже, в другой дом. Еще через год — в третий дом, все ниже и ниже, а лет через семь и дойдешь
на Сенной до подвала. Это еще хорошо бы. А вот беда, коль у тебя, кроме того, объявится какая болезнь, ну, там слабость
груди… аль сама простудишься, али что-нибудь. В такой жизни болезнь туго проходит. Привяжется, так, пожалуй, и не отвяжется. Вот и помрешь.
На первых порах граф принимался как бы действовать и даже много говорил; но тут же нежданно умолкал и удалялся, очевидно чем-то неудовлетворенный. Мысли ли его были не поняты как следует или действия не оценены по справедливости, — только он
переходил от одного счастливого случая к другому, не сделав себе в конце концов, что называется, карьеры, — если не считать, конечно, нескольких звезд
на груди и видного придворного чина.
Природа
перешла себя в человеке или наступила себе
на грудь.
Александр Иванович надел свой казакин, и мы пошли
на поляну. С поляны повернули вправо и пошли глухим сосновым бором;
перешли просеку, от которой начиналась рубка, и опять вошли
на другую большую поляну. Здесь стояли два большие стога прошлогоднего сена. Александр Иванович остановился посреди поляны и, вобрав в
грудь воздуха, громко крикнул: «Гоп! гоп!» Ответа не было. Луна ярко освещала поляну и бросала две длинные тени от стогов.
Еще половины песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая
на каждом шагу, сильно топая ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а пение громче и громче. Струится пот по распаленным лицам, горят и блуждают глаза,
груди у всех тяжело подымаются, все задыхаются. А песня все громче да громче, бег все быстрей и быстрей.
Переходит напев в самый скорый. Поют люди Божьи...
А минутой позже Наташа уже
переходила из объятий в объятия, сияющая и розовая от счастья. И Дуня, не помня себя от счастья, висла у нее
на груди…
Спускался он с высокой паперти совсем разбитый, не от телесной усталости, не от ходьбы, а от расстройства чисто душевного. Оно точно кол стояло у него в
груди… Вся эта поездка к «Троице-Сергию» вставала перед ним печальной нравственной недоимкой,
перешла в тяжкое недовольство и собою, и всем этим монастырем, с его базарной сутолокой и полным отсутствием,
на его взгляд, смиряющих, сладостных веяний, способных всякого настроить
на неземные помыслы.
Тельник
перешел с
груди милого басурмана
на грудь ее и, вместе с словами Андрюши, только что раздул прежнее пламя.
Все это
перешло чрез руки негра Волынского в руки черномазой его приятельницы, жившей во дворце, и никто не видал, какими путями эта посылка закралась
на грудь Мариорицы.
На верхней площадке он остановился и долго глядел. Картина захватила его.
Грудь дышала привольно, глаза покоились
на очертаниях Замоскворечья, ища дальнего края, где сизо-розоватая дымка
переходила в густевшую синь свода.